Horse Lifes

– Но вот того, что с ними была Алла, я не знал. Должно быть, звук выстрелов прервал ее хмельной сон, и она из кустов подсмотрела, что я делаю. Позже я убедился, что она действительно видела мой акт гуманизма, и ей очень хотелось продать Кириллу эту тайну за стакан спирта. Пришлось мне подрезать веревку, чтобы эта порочная женщина больше не пыталась торговать чужими тайнами. Я вообще по своей сути очень справедливый и добрый человек. Убийство для меня – тяжелое моральное испытание. Если бы вы знали, как меня иной раз мучает совесть! Я вовсе не хотел никого убивать, но все вокруг буквально толкали меня на этот ужасный шаг! Неужто я возжелал бы твоей смерти, Кирилл, если бы ты не допустил непростительной оплошности! И зачем ты только спросил у Аллы, слышала ли она на обрыве выстрелы? Я чуть не рыдал от досады – ведь ты тем самым подписал себе смертный приговор! Как мне трудно было дать солдатам команду расстрелять тебя, если ты попытаешься перейти границу! На твое счастье, стрелки попались то ли косые, то ли слепые. Мне доложили, что девчонка убита, а ты сбежал. Ая-яй! Разве я мог допустить, чтобы мой друг скитался ночью по гнилым болотам? Пришлось заманить тебя в сети, и эту задачу я поручил Ирэн. Вот у кого голова хорошо варит, когда дело касается Кирилла Вацуры! Наверное, ей очень хотелось, чтобы такой видный парень ради нее совершил подвиг. Только женщины могут знать, как греет душу осознание того, что любимый человек рискует ради нее своей жизнью! И ты, Кирилл, попался на крючок. Темная камера, подготовка к казни – жуть! Я слышал ваши разговоры о любви, о конце жизни, о том, что много еще не сделано. Ах, даже слезы на глаза наворачивались!

– Какая же ты сволочь, Лобский! – сказал я.

– Нехорошо, – произнес Лобский. – Нехорошо называть меня таким словом. Я мог казнить тебя сегодня утром. Но я подарил тебе еще немного жизни. Мало того, я убедил тебя, что все это – Игра, и тем самым очистил твою душу от подозрений и мучительных сомнений. И, коль дрянная девчонка сама пришла ко мне на базу, у меня родилась гениальная идея использовать вас троих еще раз. Я узнал, что полковник воспользовался Интернетом, и с удовольствием прочитал всю его переписку. Он спрашивал у своих ищеек в Москве, где и когда будет работать комиссия экспертов. Мне стало понятно, что наш бравый полковник обязательно ринется вдогонку за Акуловым и Ирэн. И наверняка прихватит с собой вас. Очень кстати! Мне нужны были дурачки, которые наделали бы много шума и привлекли бы к себе всеобщее внимание, оставив в тени Акулова и Ирэн. Так и случилось. Вы блестяще справились со своей задачей. Я использовал вас на все сто процентов. Высосал из вас все, что мог. Больше вы мне не нужны. Я доложу премьер-министру, что вы оказали яростное сопротивление и мне пришлось дать команду применить огонь на поражение. Увы, увы, друзья мои. Как ни печально, но это так…

Мы с Марго одновременно вздрогнули от выстрелов. В первое мгновение я подумал, что у кого-то из автоматчиков не выдержали нервы и он открыл по нас огонь. Но я не чувствовал боли, и меня не покидало сознание. И Марго по-прежнему стояла рядом со мной, лишь крепче обхватила мою руку. А Крот… Я не мог поверить в это чудо! Негодяй хрипел, корчился; шезлонг вместе с ним опрокинулся, и Крот, раскрыв рот, затих, его рука безвольно упала на землю.

Обернувшись, я увидел Морфичева. Полковник, сидя на траве, держал в вытянутой руке пистолет. Ощущение восторжествовавшей справедливости мгновенно вытеснил безысходный ужас. Что он наделал! Он же убил себя! Загрохотали автоматы. Звон в ушах, горечь пороховой гари, крик Марго… Несколько длинных очередей повалили Морфичева навзничь. Пули рвали его куртку, и каждая отметина тотчас пропитывалась кровью. Я машинально заслонил Марго собой. Следующие на очереди мы. Я окаменел, ожидая, как в грудь вломится смерть. Морфичев сжал обеими руками траву и замер. Марго за моей спиной тихо и тонко запищала, как автомобильные тормоза. Сейчас наступит темнота. Сейчас… Все произойдет легко и быстро. Умирать не страшно: Крот получил свое, долгов у меня ни перед кем нет, вдову я на этой земле не оставляю, плакать на моей могиле никто не станет. Не стоит моя жизнь ничего. Сейчас… Быстрее же, быстрее! Но нет, я все еще живу, я дышу, чувствую теплый ветер на щеке и лицо Марго, прижавшееся к моей спине. Она слабая, беззащитная. Все ее сноуборды, полеты на воздушных шарах, подводные плавания, ее нарочитая грубость и неестественный цинизм – всего лишь попытка поставить себя с этим жестоким миром на равных. А сейчас она стала сама собой. И ей страшно, и она плачет, и прижимается ко мне, и уже не вспоминает о всесильном мобильнике…