Horse Lifes

Робин встал, отряхнулся, положил наждачную бумагу рядом со щеткой и ведром в углу усыпальницы и вместе с Марией понес меч Старому Пастору. Когда они снова вернулись к лестнице на хоры, Старый Пастор уже отложил свою скрипку и убрал ее в футляр, Малютка Эстелла вынула статую Богоматери с Младенцем из ниши, а дети взяли колокол с его места у кафедры.

– Мы возьмем их с собой? – спросила Мария.

– Конечно, – ответил Старый Пастор, – это монастырская собственность, и мы вернем их туда, откуда они были взяты.

Несколько детишек расплакалось. – У нас больше не будет нашей Госпожи, – причитали они.

– Чепуха, – сказал Старый Пастор. – Вы можете приносить Ей свои дары на Райский Холм ничуть не хуже, чем сюда. С этого дня мы часто будем ходить туда славить Бога. А теперь пойдем. Мы все время будем двигаться процессией. Я пойду первым а все остальные, звери и дети, будут следовать за мной по двое и изо всех сил петь ту песню хвалы, которой я вас научил. Вы можете нести по очереди Богородицу и колокол.

– Мы будем похожи на зверей, идущих в Ковчег, – сказала Мария.

– Ничего не может быть лучше, – ответил Старый Пастор. – Пойдемте. Робин, дай мне меч.

Робин подал ему огромный, с крестообразной рукояткой, меч и, подняв его над головой как крест на процессии, Старый Пастор направился по проходу между рядами и вышел на солнечный свет, запевая громким голосом. Следом за ним, бок о бок, выступали Рольв и Барвинок, за ними Мария с Робином, дальше Виггинс с Захарией, за ними Малютка Эстелла вела маленького Петеркина Перчика, а дальше шли Пруденсия Булочка и все остальные дети, несущие Богоматерь и колокол и громко распевающие песню, которой их научил Старый Пастор.

К тому моменту, когда они достигли крутого подъема, солнце стояло уже высоко в небе, и кругом было великолепнейшее весеннее утро. Они начали карабкаться, еще продолжая петь, хотя у них уже перехватывало горло. Дети собрали большие букеты папоротника, барвинка и примул. Птицы над ними тоже пели, заливаясь так звонко, что чуть не заглушили пение детей. Когда они поднялись на Райский Холм, солнце, казалось, засверкало еще ярче, чем всегда, и вскарабкавшись почти на вершину, они почувствовали, что страшно счастливы. Они пробрались между овцами и блеющими ягнятами по ярко-зеленой траве и лиловым фиалкам, миновали цветущий терн, выше и выше к букам, сверкающим серебром и зеленью на фоне голубого неба. Когда они были уже совсем близко от вершины, Старый Пастор объявил привал, чтобы все могли отдышаться, а потом, снова запев, они прошли между буками в дверной проем в разрушенной стене и оказались в вымощенном дворике.

Когда они уже были внутри, Мария поняла, почему Старый Пастор отказался вчера идти провожать ее через парк… Он был занят более важным делом… Как только она ушла, он поспешил сюда в надвигающихся сумерках и наверно проработал полночи при свете луны и звезд. Камни, которыми был вымощен дворик, очищенные от всякого мусора, сорняков и ползучих растений, вымытые и вычищенные до блеска, теперь отражали солнце, как перламутровые раковины. Источник и желоб для стока воды были очищены от опавших листьев, родник бил сильной и чистой струей, а потом стекал легко и быстро, сверкая как серебро, через низкую арку за рябиной. Дерево смотрелось в солнечном свете очень торжественно, ягоды сияли, как зажженные свечи, и под ветвями Старый Пастор сложил камни, собранные им во дворике, в маленький алтарь. Весь дворик выглядел свежим, чистым, нарядным и каким-то совершенно новым, а когда Старый Пастор утвердил меч сэра Рольва в ветвях рябины, так чтобы он стоял позади каменного алтаря, как крест, а дети накидали перед алтарем свои букеты цветов, а статую Богоматери с Младенцем поставили в пустую нишу над низкой каменной аркой, а колокол подвесили на ветку старого остролиста, все оказалось готово к благодарственным молитвам, которые намеревался пропеть здесь Старый Пастор.

Первым делом, стоя перед алтарем с Эстеллой, детьми и животными, толпящимися вокруг него, вместе со множеством овец и ягнят, которые смогли протиснуться в переполненный маленький дворик, он долго-долго молился, и утро было так хорошо, что никто не заметил как долго он молился о прощении сэра Рольва, который украл это место у Бога – ив этот момент живой Рольв издал глубокое протяжное рычание. Потом он молился о прощении всех Мерривезеров, которые на протяжении стольких поколений не возвращали украденное – и тут Малютка Эстелла, Мария и Робин склонили головы и попросили прощения. Потом он молился о прощении Мерривезеров за то, что они пользовались деньгами, которые получали от продажи шерсти с овец, пасущихся на святом холме – ив этот момент взволнованно заблеяли все овцы. Затем он снова и снова молился о том, чтобы это место опять стало святым, и чтобы здесь больше не могло твориться зло. Потом все сказали «аминь», овцы проблеяли что-то низкими таинственными голосами, а Робин подошел к остролисту и ударил в колокол, и его глубокий голос громко и ясно сообщил всем людям в долине, что с этого момента Райский Холм принадлежит Богу. Потом Робин взял свою пастушью дудочку, которая так и лежала перед Райской Дверью, и под этот аккомпанемент все спели «Господь – мой Пастырь», и «Старый Сотый Псалом» и Колокольную Песню и Весеннюю Песню и все благодарственные гимны, которые смогли припомнить. В конце концов неохотно, потому что на холме было так хорошо, они повернули в обратный путь, и все время распевая песни, двинулись процессией вниз.