Horse Lifes

Счета были проверены, и босс желал поговорить о Говарде.

Я не желал.

О'Хара не желал.

На счастье, Говарда не оказалось в отеле, и разговор отпал сам собой. Я откланялся под предлогом своих ежевечерних совещаний с Монкриффом, и босс на прощание сказал, что верит в то, что мы в дальнейшем будем избегать «инцидентов», и заявил, что завтра утром должен будет увидеть съемки.

– Конечно, – легко согласился О'Хара, подмигнув мне. – График предусматривает диалоги, крупные планы и несколько сцен с людьми, входящими и выходящими из помещения весовой Хантингдонского ипподрома. Никаких сцен с толпой, они уже отсняты. Жокеи тоже завершили работу. Лошади будут перевезены обратно завтра после полудня. Благодаря отличной погоде и разумному руководству Томаса мы закончим съемки на ипподроме на день раньше.

Босс выглядел так, словно его укусила оса. Уходя, я гадал, может ли его хоть что-нибудь порадовать.

На мое совещание с Монкриффом заявились сразу Нэш и Сильва, каждый хотел продолжить практику частных репетиций. Нэш принес распечатку своей роли. На лице Сильвы не было косметики, зато было выражение ярой феминистки. Я попробовал представить, как она и О'Хара выглядят вместе в постели; это ни на дюйм не продвинуло мою работу, но поделать с этим я ничего не мог.

Мы просмотрели сцены. Монкрифф и Нэш обсуждали освещение. Сильва вскинула свой божественный подбородок, и, к ее удовольствию, Монкрифф оценил ее лицевые кости в терминах светотени.

Я самоотверженно пил бренди с болеутоляющим: возможно, с точки зрения медицины это плохое сочетание, но не беда. Когда все ушли, я занял полусидячее положение на кровати и не мог заснуть еще долгое время, дрожа и размышляя, и наконец решил, что в ближайшем будущем у меня за спиной всегда должна быть какая-нибудь стенка.

О'Хара своим звонком пробудил меня от тревожного сна в половине восьмого. Что-то поздновато.

– Как ты? – спросил он.

– Отвратительно.

– На улице дождь.

– Да? – Я зевнул. – Это хорошо.

– Монкрифф звонил синоптикам. После полудня должно подсохнуть. Так что мы можем взглянуть на хантингдонские сцены сегодня утром, когда фургон вернется из Лондона.

– Да… Я думал, босса это не волнует.

– Он сам уезжает в Лондон. Он не собирается ждать поездки в Хантингдон до вечера. Он сказал мне, что с фильмом, на его взгляд, все в порядке и он доложит об этом.

– Здорово!

О'Хара хихикнул.

– Он считает тебя деловым человеком. В его устах это самая высокая оценка. Он сказал, что я могу возвращаться в Лос-Анджелес.

– О! – Я был удивлен тем, насколько меня это расстроило. – И ты уедешь?

– Это твой фильм, – ответил он.

– Останься.

После паузы он сказал:

– Если я уеду, это покажет, что ты действительно у руля. – Снова пауза. – Подумай над этим. Мы все решим после просмотра. Жду тебя в одиннадцать в проекторной. Ты в состоянии?

– Да.

– Хотя не должен бы… – сказал он и отключился.

К девяти часам я решил отказаться от грандиозного британского завтрака и нашел на карте города гараж Ригли; к четверти десятого мой шофер нашел его на местности. Поверх бензонасосов был натянут навес – укрытие от дождя.

Билл Робинсон оказался обладателем длинных волос, кучи прыщей, сильного восточноанглийского акцента, короткой куртки из черной кожи, усеянной множеством золотых заклепок, и тяжелого инструментального пояса, болтающегося вокруг его тощих бедер. Он принял во внимание тот факт, что у меня был шофер, и выказал должное уважение.