Horse Lifes

Я подумал, что Пол слегка изменился. Его напыщенная самоуверенность, кажется, пошатнулась; внешне его тирады звучали точно так же, но пыл их наполовину угас.

– Вы не должны утомлять ее, – наставлял он. – Пять минут – и достаточно.

Пол сам открыл дверь палаты Доротеи и целеустремленно вошел вместе со мной.

Доротея лежала на высокой кровати, под голову ей было подложено несколько подушек, и ее старое лицо казалось почти столь же бесцветным, как и наволочки, если не считать темных безобразных синяков и тоненьких ниточек зашитых порезов. Кругом трубки – одна капельница с кровью, другая с прозрачной жидкостью, и еще система, позволявшая вводить болеутоляющее прямо в вену, когда это требовалось. Казалось, жизнь почти ушла из старческого тела. Глаза Доротеи были закрыты, лежала она неподвижно, и даже медленное колыхание простыни, прикрывавшей грудь, было почти незаметно.

– Доротея, – тихонько сказал я. – Это Томас. Я пришел.

Она улыбнулась, очень слабо. Громкий голос Пола нарушил ее покой:

– Я сказал ему, матушка, что у него есть пять минут. И, конечно, я буду рядом.

Доротея прошептала, что хотела бы поговорить со мной наедине.

– Не делай глупостей, матушка.

Две слезинки выкатились из-под ее век и задрожали на ресницах.

– Ох, ради небес! – резко произнес Пол. – Она все время так. – Он повернулся на каблуках и вышел, как она просила. Казалось, он был оскорблен ее отношением. – Пять минут, – пригрозил он напоследок.

– Пол ушел, – сказал я, когда за ним закрылась дверь. – Как вы себя чувствуете?

– Я так устала, дорогой. – Ее голос по-прежнему был не громче шепота, но звучал совершенно четко. – Я не помню, как попала сюда.

– Я знаю. Робби Джилл говорил мне.

– Робби Джилл очень добр.

– Да.

– Возьмите меня за руку, дорогой.

Я придвинул к кровати стул для посетителей и выполнил ее просьбу, живо вспомнив, как всего неделю назад Валентин отчаянно сжимал мое запястье. У Доротеи, однако, не было грехов, в которых надо было бы исповедаться.

– Пол сказал мне, – прошептала она, – что кто-то разгромил мой дом, хотел что-то найти.

– Боюсь, что так.

– Что они искали?

– А вы не знаете?

– Нет, дорогой. Полиция спрашивала меня. Должно быть, что-то принадлежавшее Валентину? Иногда мне кажется, что я слышу, как он кричит на меня, чтобы я сказала им. А потом все уходит опять.

– Кто кричит, Валентин? Она с сомнением ответила:

– Пол…

– Ох, нет!

– Он кричит, вы знаете. Но он не хочет плохого. Он мой сын, мое родное дитя. – Слезы слабости и горя катились по ее щекам. – Почему милые маленькие дети становятся большими? – Ее вопрос завершился тихим безответным плачем. – Он хочет присмотреть за мной.

Я спросил:

– Робби Джилл говорил вам о частной лечебнице?

– Я хотела бы поехать туда. Но Пол сказал… – Она умолкла, рука ее тряслась от переживаний. – У меня нет сил с ним спорить.

– Пусть Робби Джилл увезет вас, – настойчиво сказал я. – Через день или два, когда вы окрепнете.

– Пол говорит… – Она замолчала: слишком много сил уходило на то, чтобы противостоять ему.

– Просто отдыхайте, – сказал я. – Не волнуйтесь. Просто лежите и не сопротивляйтесь, набирайтесь сил.

– Как вы добры, дорогой! – Она минуту полежала молча, потом произнесла: – Я уверена… я знаю, что он искал, но не могу вспомнить.