Horse Lifes

Поскольку примерно то же самое думали Нэш Рурк, и О'Хара, и я сам, и редактор фильма, внесший в нашу работу несколько своих замечаний, вряд ли было возможно полностью удовлетворить тщеславие каждого даже при одобрении публики. Говард, хотя он, казалось, не желал понимать этого, по крайней мере сохранял хоть какой-то контроль над собственным произведением, в отличие от большинства авторов.

– Что там с этими призрачными любовниками? – грубо спросил Монкрифф.

Говард на всякий случай стал защищаться:

– Жена тренера вообразила их себе. Вам не следует беспокоиться об этом.

– О, ему есть о чем беспокоиться, – спокойно поправил я. – Она, быть может, и вообразила себе этих жокеев, но мы, смотрящие извне, должны увидеть их в ее спальне.

К удовольствию Монкриффа, вид у Говарда был ошеломленный.

– Одного за один раз, – объяснил я. – Она видит одного в своей спальне. В другой раз она видит другого. Потом – третьего. У нас есть три высоких, необычайно красивых незнакомца, являющихся в необычном обличье, трое призрачных любовников. Они не будут выглядеть как реальные жокеи. Они не будут говорить и – не волнуйтесь, Говард – не лягут с ней в постель. Жена смотрит в окно своей спальни и видит, как ее муж выводит лошадей на утреннюю тренировку, потом она поворачивается и вызывает в воображении приснившегося ей любовника-жокея. Монкрифф подаст свет на жокея так, что будет сразу ясно – он воображаемый. В другой день жена помашет из окна мужу, а затем повернется и представит другого любовника. Монкрифф кивнул:

– Легко.

– Она танцует с третьим любовником. Медленно, чувственно. Она плывет по волнам наслаждения.

Монкрифф снова радостно кивнул.

– Так что все по-вашему, Говард, – сказал я. – Любовники таковы, какими вы их описали. Никакого секса.

– И совершенно не так, как в жизни, – засмеялся Монкрифф. – Любой жокей, достойный своего седла, сдернул бы с нее ночную рубашку, прежде чем ее муж выехал бы со двора.

– Она умерла, – напомнил я. – И это не сон, не греза.

Они оба молча уставились на меня.

Я думал, почему же она погибла? Чем дальше мы продвигались с фильмом, тем больше я хотел это знать, хотя именно последствия ее смерти, обвинения против ее мужа и его оправдания были в фокусе книги Говарда и в особенности нашей киноверсии.

Я мысленно пожал плечами. У меня не было времени на работу частного детектива, на попытки раскопать погребенную двадцать шесть лет назад тайну. Я мог только подзадорить Говарда на изобретение нормальной причины и подарить Нэшу огромное удовлетворение последней сценой, где он открывает истину – говардовскую версию истины, – чтобы завершить фильм едва ли не циничным торжеством.

– Что заставило вас написать книгу? – спросил я Говарда.

– Вы же знаете. Статья в газете.

– Она у вас сохранилась?

Он выглядел удивленным и, как обычно, недовольным.

– Да, я полагаю, сохранилась, – неохотно ответил он, – но не здесь.

– В какой газете она была опубликована?

– Не понимаю, какое это имеет значение? Последовала пауза. Кажется, Говард и сам осознал, что допустил ненужную грубость.

– «Дейли Кейбл», – произнес он. – Это был некролог члена Жокейского клуба, которого я в своей книге назвал Сиббером.