Horse Lifes

– Мне не нравится это признавать, – произнес Шард, – но патрули, которые охраняют перевалы, в такой же мере наши тюремщики, как и защитники. Но они ничем не помогли нам, когда пришел голод.

– А Церковь? – спросил Красный Дьякон. – Она так занята своими ересями, что ей не до помощи кому бы то ни было.

– Ну конечно, мы были отрезаны от папской защиты, но архиепископ Тексарка присылал нам кое-какие запасы. Я думаю, что человек он не жестокий, а всего лишь беспомощный.

– Вы и представить себе не можете, насколько беспомощен кардинал архиепископ Бенефез, – вздохнул отец и-Лейден.

Чернозуб бросил на священника быстрый взгляд: ну конечно же, он полон сарказма и на самом деле думает совсем не то, что говорит. Ведь за Бенефезом стоит вся мощь Ханнегана. И и-Лейден говорил на тексаркском как местный уроженец, каковым он и был, хотя его реплики на наречье Диких Собак давали понять, что он долго жил на Высоких равнинах.

– Мои четки! – гневно шепнул Чернозуб. Эдрия подмигнула ему и ухмыльнулась.

– Я спрятала их в амбаре. Завтра получишь.

Выражение, с которым Эдрия посмотрела на него, ясно говорило, что она ждет его визита, и он почувствовал, что неудержимо краснеет. Чернозуб боялся ее. Многие уродства удавалось со временем вылечить, но многие имели генетическое происхождение. Разные исследователи по-разному представляли себе их перечень. Существовали мутации, при которых великолепная физическая красота соседствовала с дефектами мозга, самым заметным симптомом которых являлась неистребимая склонность к преступности, которая давала о себе знать еще в раннем детстве. Чернозуб украдкой посмотрел на девушку, но она перехватила его взгляд и, усмехнувшись, провела кончиком языка по губам. Она, может, и не сумасшедшая, но сущая чертовка. Ему захотелось залезть в карету и устроиться там на ночь, но он постеснялся вставать у всех на глазах. Наконец он вознес молитву, чтобы исчезла эрекция, и пробормотал общее пожелание спокойной ночи. Эдрия последовала за ним на улицу, но он скрылся в туалете, откуда выбрался через заднее окно. Его тут же заметил горбун, который на пару с другим существом потащил его к соседнему зданию с освещенным дверным проемом; горбун хрипло шептал, что кому-то нужно отпущение грехов.

– Но я не священник! – запротестовал Чернозуб. Тщетно. Они втолкнули его в дом соседей Шарда.

Там, втащив Чернозуба внутрь, горбун со спутником отпустили его и встали у дверей, перегородив выход. Монаху оставалось только сесть на предложенный ему стул и ждать развития событий.

В комнате горели камин и фонарь. Тут же находился старик, покрытый морщинами, с взлохмаченной бородой, который сказал, что его зовут Темпус. Он показал на остальных. Среди них была его жена Ирена, чье лицо представляло сплошной шрам. Здесь же находились Улулата и Пустрия, женщины зловещего вида. Горбуна звали Кортус, а его спутника Барло. Все они были единоутробные, или двоюродные, или сводные братья и сестры. Барло страдал ужасной чесоткой, особенно в районе гениталий. Темпус гаркнул на него, чтобы тот перестал мастурбировать, но слова не оказали никакого воздействия на это создание.

Бог в своей неизреченной мудрости даровал Улулате изуродованную ногу, хотя Он, преисполнившись милосердия, одарил ее также божественным обликом и идеальной фигурой. Но такую ногу было невозможно себе представить.

– В этом и есть Бог, – сказал отец. – Он дал ей костыли.

Его же Бог наградил семью пальцами, которые он продемонстрировал монаху, бесполезным третьим глазом и четырьмя яичками с двумя здоровыми пенисами, которые он тут же предъявил. Пустрия была сводной сестрой Улулаты, и верующая мать отлично помнила, от кого та произошла на свет. Пустрия была поражена только слепотой, и мать Ирена испытывала к ней особые чувства, ибо Пустрия никогда не видела ее лица, сплошь покрытого струпьями, чем мать не могла гордиться.