Horse Lifes

Она приподнялась и снова опустилась, чувствуя, как Джондалар вторит ее движениям. На мгновение у него перехватило дыхание, и он понял, что больше никак не сможет сдержаться. Он громко закричал, когда Эйла приподнялась еще раз. Соки, переполнявшие его чресла, брызнули наружу, и Эйла прильнула к нему, тяжело дыша и содрогаясь от блаженства.

Он слегка отстранился, чтобы найти губами ее сосок. Некоторое время они провели в полной неподвижности, а затем Эйла опустилась на траву рядом с Джондаларом. Он приподнялся, чтобы поцеловать ее, а потом уткнулся носом в ложбинку меж грудей. Чуть позже он откинулся на спину. Голова Эйлы лежала у него на плече.

– Мне приятно дарить тебе Радость, Джондалар.

– Еще никто и никогда не доставлял мне такой Радости, как ты.

– Но тебе больше нравится самому дарить мне Радость?

– Да не то чтобы, просто… и откуда ты только все про меня знаешь?

– Ты так умело это делаешь. Так же ловко, как изготавливаешь орудия. – Эйла улыбнулась, а потом засмеялась. – Джондалар – большой мастер, он творит чудеса с кремневыми пластинами и с женщинами, – сказала она. По ее лицу нетрудно было понять, что она очень довольна собой.

Джондалар расхохотался.

– Ты впервые пошутила, Эйла, – сказал он и чуть смущенно улыбнулся. Эйла угодила в точку, и он уже слышал подобные шутки раньше. – Впрочем, ты права. Мне по душе дарить тебе Радость. Твое тело достойно восхищения, и я люблю тебя.

– Мне очень нравится, когда ты даришь мне Радость. У меня внутри все тает от любви. Ты можешь дарить мне Радость всегда, когда захочешь, но иногда мне было бы приятно делать это самой.

Джондалар опять рассмеялся.

– Хорошо, так и договоримся. И раз уж ты так любознательна, я могу кое-чему научить тебя. Мы могли бы дарить Радость друг другу одновременно. Мне бы очень хотелось поскорей сделать так, чтобы внутри у тебя все растаяло от любви, но боюсь, на этот раз ты так постаралась, что даже сама Хадума не смогла бы, прикоснувшись ко мне, пробудить во мне желание.

Эйла немного помолчала, а затем проговорила:

– Это не так уж и важно, Джондалар.

– Что не так уж и важно?

– Даже если бы твой кудесник больше никогда не смог подняться, все равно при взгляде на тебя у меня внутри все тает от любви.

– Даже не упоминай об этом! – Продолжая улыбаться, он все же невольно содрогнулся при этой мысли.

– Твой кудесник поднимется снова, – очень серьезно проговорила она, а потом опять рассмеялась.

– И что это ты все веселишься, женщина? Есть вещи, над которыми не шутят, – сказал он, притворяясь рассерженным, а затем рассмеялся. Он удивился, обнаружив в Эйле игривость и склонность к шуткам – свойство, которое всегда ему нравилось.

– Мне приятно веселить тебя. Смеяться вместе с тобой почти так же замечательно, как любить тебя. Я хочу, чтобы мы почаще смеялись вместе, и тогда, может быть, ты никогда меня не разлюбишь.

– Разлюбить тебя? – воскликнул он, слегка приподнявшись и глядя на нее сверху вниз. – Эйла, я искал тебя всю жизнь, толком не понимая, чего именно я жду. Ты – живое воплощение всех моих мечтаний, ты просто чудо. Ты удивительное, загадочное создание. Ты на редкость честна и откровенна, ты ничего не скрываешь, но при этом ты самая таинственная из всех женщин, какие когда-либо встречались мне.

Я смог бы прожить рядом с тобой всю жизнь, постоянно открывая в тебе нечто новое для себя. У тебя настолько глубокая натура, что потребовалось бы несколько жизней, чтобы до конца узнать ее и понять. Ты кажешься мне такой же мудрой и древней, как сама Великая Мать, и вместе с тем совсем юной, как девушка, которой еще предстоит совершить обряд Первой Радости. И ты самая красивая женщина на свете. Просто не верится, что мне выпала такая редкостная удача. Раньше я думал, что никогда никого не полюблю, но теперь я понимаю, что все это время просто ждал встречи с тобой. Я полагал, что не способен на любовь, но я люблю тебя, Эйла, ты для меня дороже самой жизни.

На глазах у Эйлы выступили слезы. Джондалар прикоснулся губами к ее векам и крепко прижал к себе, словно боясь ее потерять.

Проснувшись на следующее утро, они увидели, что земля покрылась тонким слоем снега. Опустив кусок кожи, прикрывавший вход в палатку, они зарылись поглубже в меховые шкуры. Им обоим стало грустно.