Horse Lifes

Они упивались разложившейся плотью. Не раз и не два Эйле доводилось видеть гиен, пожирающих дерьмо или останки небрежно похороненных человеческих тел. Твари эти имели соответственный запах. Укус же их часто оборачивался смертью, причиной которой становилось заражение крови. В довершение ко всему они выкрадывали у зазевавшихся мамаш их младенцев.

Эйла поморщилась и передернула плечами. Как она ненавидела этих подлых тварей! В этой ее ненависти было что-то иррациональное – ей казалось, что гнуснее и омерзительнее их нет ничего на свете. Все прочие пожиратели падали имели точно такой же запах, однако они никогда не вызывали у нее таких чувств.

Эйла увидела росомаху, подошедшую за своей долей падали. Внешне она походила на медвежонка с необычайно длинным хвостом, однако Эйла знала о том, что животное это ближе к ласке, а выделения его мускусных желез своим зловонием не уступают секрету скунсов. Росомахи не просто поедали падаль. Зачастую эти драчливые умные хищники отвоевывали у более крупных животных и пещеры, и места охоты. Они бесстрашно нападали даже на гигантских оленей, хотя могли удовлетвориться мышами, лягушками, птицей, рыбой или ягодами. Эйле доводилось видеть, как они отгоняют крупных хищников от добычи. Росомахи неизменно вызывали у нее уважение, тем более что их мех ценился за замечательные морозоотталкивающие свойства.

Пара красных коршунов покинула свое гнездо на вершине высокого дерева, росшего на противоположном берегу реки, и стремительно взмыла в небо. В следующее мгновение они развернули свои широкие красноватые крылья и раздвоенные хвосты и стали снижаться. Коршуны тоже питались падалью, но подобно всем прочим пернатым хищникам охотились на мелких грызунов и рептилий. Молодая женщина знала, что самки коршунов крупнее самцов, и неизменно восхищалась их парящим полетом.

Эйла терпимо относилась и к грифам, хотя их лысые головы и характерный резкий запах не могли не вызывать у нее отвращения. Они ловко орудовали своими острыми сильными клювами, созданными специально для того, чтобы рвать на части разлагающуюся плоть; движениям их были свойственны удивительные достоинство и грация. У Эйлы дух захватывало, когда она видела, как они парят на своих широких крыльях, камнем падают вниз или же, вытянув шею и изогнув крылья, подлетают к добыче.

Трупоеды и падальщики пировали, свою долю получили даже черные вороны. Эйла облегченно вздохнула. От кучи так несло падалью, что она была готова смириться и с присутствием гиен, только бы они побыстрее расчистили это… Эйла почувствовала, что еще немного, и ее вывернет от этой неимоверной вони. Ей захотелось подышать чистым воздухом.

– Уинни! – позвала она. Едва заслышав свое имя, лошадка тут же выглянула из пещеры. – Я хочу прогуляться. Хочешь пойти вместе со мной?

Заметив подзывающий жест, кобылка вскинула голову и направилась к женщине.

Они спустились по узкой тропинке на каменистый берег, обошли стороной зловонную кучу и свернули за каменную стену. Стоило им оказаться на поросшем мелким кустарником берегу речки, уровень которой уже понизился, как занервничавшая было лошадка заметно успокоилась. После той памятной ночи она стала панически бояться гиен, страшил ее и запах тления и смерти. После долгого зимнего заточения в пещере вольный воздух залитой теплыми лучами весеннего солнца долины казался особенно благодатным, тем более что он не нес в себе скверны трупного запаха. Здесь шла совершенно иная жизнь.

Эйла замедлила шаг, заметив пару больших пестрых дятлов – самца с малиновой шапочкой на голове и светлую самочку, которые то порхали друг за другом с ветки на ветку, то барабанили своими твердыми клювами по стволам мертвых деревьев. Эйла хорошо знала дятлов. Они выдалбливают сердцевину старых трухлявых деревьев и устраивают в дуплах, дно которых устлано мелкими щепочками, свои гнезда. Обычно самка откладывает пять-шесть коричневатых в темную крапинку яиц. После того как птенцы разлетятся из родимого гнезда, их родители расстанутся. Они так и будут летать от дерева к дереву, выискивая под корой червячков и букашек и оглашая лес своим резким, похожим на смех криком.

У жаворонков же все происходит иначе. Их стаи разбиваются на пары лишь на время брачного сезона, когда самцы начинают драться со своими недавними друзьями. Эйла услышала чарующие трели этих птиц, паривших на головокружительной высоте. Они казались ей крохотными, едва заметными точками. Неожиданно они камнями упали вниз, но уже в следующий миг вновь взмыли ввысь и запели еще громче, чем прежде.

Эйла оказалась возле того самого места, где некогда находилась вырытая ею яма, в которую и упала мышастая кобыла. Впрочем, с уверенностью указать место она не могла – после весеннего половодья от ямы не осталось и следа. Она остановилась, чтобы утолить жажду, и, увидев спешащую вдоль кромки воды трясогузку, улыбнулась. Трясогузка походила на жаворонка, но была куда изящнее и суетливее. Она боялась намочить свой длинный темный хвост и потому старалась придавать телу горизонтальное положение, отчего хвост ее то и дело покачивался вверх-вниз.