Horse Lifes

Утром в среду я выписался из больницы и вернулся в Ньюмаркет, чтобы выдержать битву с разгневанным Говардом и чрезвычайно расстроенной Элисон Висборо.

– Я говорил вам, что вы не должны вносить изменения в мою книгу, – ярился Говард. – И посмотрите, что вы наделали! Родди попал в тюрьму.

Элисон, не веря, глядела на «сороконожку» на моем лице.

– Родбери не мог сделать этого!

– Родбери сделал это, – сухо сказал я. – Он всегда баловался с ножами?

Она поколебалась. Несмотря на возмущение, она была честна перед собой.

– Я полагаю… возможно… он таился…

– И он не брал вас в свои игры.

– Ох! – бессмысленно сказала она, начиная по-новому понимать душу своего брата.

Сидя на норфолкской дюне, я думал о ее отце, Руперте, и о его прервавшейся политической карьере. Я думал, что почти наверняка скандал, вызвавший его уход, заключался не в том, что его свояченица была найдена загадочным образом повешенной, а в том, что он узнал – возможно, от Валентина или даже от Джексона Уэллса, – что его собственный сын участвовал в этом повешении, а до того намеревался вступить в сексуальные отношения со своей тетей. Руперт, честный человек, дал своему сыну возможность выступать в показательных скачках и тем откупился, но не простил сына и оставил дом дочери. Бедный Руперт Висборо… он не заслужил того, чтобы стать Сиббером, но, по крайней мере, он об этом не узнает.

О'Хара, кутаясь в свою утепленную экс-армейскую куртку, сказал, что пока я прошлым вечером проводил репетицию на берегу, он попросил киномеханика показать ему сцену повешения.

– И какого рода сертификат мы заслужили? – спросил я. – PG-13? Это то, чего мы хотели бы в идеале.

– Зависит от монтажа. Что подсказало тебе такой взгляд на ее смерть?

– Говард делает упор на катарсисе бессловесного крика.

– Что за чушь, Томас! Эта смерть совершенно не подходит под определение терапии. Это повешение – жестокость, от которой сводит кишки.

– Согласен.

О'Хара подышал на пальцы.

– Надеюсь, эти чертовы лошади стоят того, чтобы торчать из-за них на таком адском холоде.

Небо на востоке из черного стало серым. Я взял мини-рацию и снова переговорил с Эдом, а также с Зигги. Все было готово. Я не волновался. Все должно быть хорошо.

Я думал о том, какие мощные мускулы были у Валентина много лет назад.

Я должен хранить тайну его исповеди. Никто не узнает от меня этой правды.

«Я оставил нож у Дерри»…

Сила Валентина создала для его хорошего друга профессора Дерри уникальный нож для коллекции: стальной нож, лезвие как наконечник копья, рукоять изогнута спиралью, оружие, не похожее ни на какое другое.

«Я убил корнуэлльского парня…

Один из «банды», быть может, сам Свин Фальмут, рассказал Валентину, как умерла Соня, и Валентин, захлебнувшись штормовой волной гнева, горя и вины, схватил копье и вонзил его глубоко в тело жокея.

Это должно было случиться примерно так. Валентин тайно любил Соню. Он отыскал статью про парафилию, чтобы помочь профессору Дерри справиться с импотенцией, а потом показал эту статью Свину, ни о чем не думая, просто так – «Слышишь, Свин, ты только взгляни на это!» – а Свин рассказал своим друзьям.

«Я разрушил их жизнь»… Я полагаю, он хотел сказать, что разрушил их жизнь, подав им идею этой роковой игры. Они сами разрушили свою жизнь, но вина не принимает логики.