Horse Lifes

Я вышел из флигеля и, погруженный в тягостные чувства, побрел по дорожке. Выглянуло солнце, лужи быстро подсыхали, и окружающий меня мир уже не казался таким враждебным, как ночью и утром. По обе стороны от меня тянулись глинобитные заборы, когда-то оштукатуренные, побеленные, но теперь имеющие довольно неряшливый вид. Вдоль них, огороженные металлическими рифлеными лентами, чернели нарезки огородов с чахлой зеленью, возвышались на опорах цистерны с водой и кое-где выглядывали облезлые крыши грузовых автомобилей. Весь этот странный, неясного назначения лагерь напоминал свалку старых, отживших свое крупногабаритных вещей, начиная автомобилями и заканчивая сараями.

За котельной я свернул в противоположную сторону от тюрьмы, в которой дрался, признавался в любви и готовился к смерти. Снова увидеть этот серый дом с решетками на маленьких окошках было выше моих сил. Воспоминание о минувшей ночи вызывало чувство омерзения. Отныне ничто не должно напоминать мне о существовании Ирэн! Ее нет и не было, а все, что когда-то связывало нас двоих, кануло в вечность.

Под ногами что-то блеснуло – осколочек зеркала, что ли? – и я машинально остановился, повернулся, глянул на землю, и в то же время мне показалось, что за угол котельной метнулся человек. Словно кто-то следил за мной и, чтобы остаться незамеченным, спрятался. Я пошел дальше и теперь, коль внушил себе слежку, уже не мог избавиться от неприятного чувства. По левую руку от меня, в зарослях кустов, приютился на редкость аккуратный домик, обшитый голубым сайдингом. На фасаде мокрой тряпкой свисал флажок с изображением красного креста. Медицинский пункт? Я свернул к крыльцу и, перед тем как зайти внутрь, кинул взгляд на дорогу. Так и есть! В мою сторону шел рослый человек с автоматом на плече. Мой взгляд заставил его остановиться. Человек, нарочито повернув лицо в сторону, вынул из кармана сигареты и начал прикуривать. Ясно, тут не обошлось без Крота. Что-то насторожило продюсера, и он приказал за мной следить. Уж не думает ли он, что я сломя голову побегу следом за Акуловым, чтобы отобрать у него капсулу с золотым слитком?

Я оказался в прохладном сумрачном коридоре. Крайняя дверь была открыта. В маленькой перевязочной, на топчане, застеленном пленкой, лежал молодой мужчина. Над ним склонился щуплый врач в огромных очках с толстой оправой и, вооружившись палочкой с ваткой, обрабатывал распухшие, почерневшие от крови губы. Пациент то стонал, то выдавал короткие невнятные слова и царапал пальцами край пленки, свисающей с топчана. Я узнал его. Это был охранник, которому я едва не выколол гвоздем глаз. Бедолага! Ладно, я страдал за собственную глупость и сомнительное удовольствие с лихвой залиться адреналином. А он-то за что? Сколько ему заплатил Крот, чтобы парень согласился на столь жестокий бой?

Другие комнаты были либо пусты, либо завалены коробками из-под медикаментов, тряпками, ведрами и тазами. Сильно пахло карболкой, словно в инфекционном отделении. Последняя, торцевая дверь вела в лазарет. Я зашел туда на цыпочках, тихо прикрыл за собой дверь и некоторое время стоял у порога, рассматривая некогда белые стены и потолки, заставленные пустыми бутылками и банками подоконники, облупленные госпитальные койки на колесиках. На той, что стояла у окна, завернувшись в рваное одеяло, спала Марго. Одна, в пустой, чужой, неуютной комнате, пропахшей дезинфицирующими средствами. Я присел на край койки и долго, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Девушка спала крепко и, наверное, видела сны. Ее веки дрожали, губы непроизвольно то смыкались, то размыкались, дыхание было ровным и сильным. Может быть, сейчас она вновь переходила кишащее пиявками болото, или неслась в грязевом потоке к обрыву, или ругалась с Кротом. А может быть, тискала тигренка, щекотала его пушистое белое пузо, а тигрица, щурясь от удовольствия, лежала у ее ног и тихо урчала.